Обиды, наносимые служилыми людьми – Разорение пасек, убийства. – Суд над белгородцами. – Казнь. – Разоблачение следователей. – Челобитная о возвращении из ссылки. – Жалование Хорошеву. – Грабёж в Харькове служилыми людьми. – Жалобы харьковцев об отнятии земель и обиды. – Нападение черкас на черкас.

Воеводы жаловались на черкас, что они-де и пьяницы, и лентяи, сообщали, что город пустеет, что жители или уходят в другие города, или селятся по окрестностям, где уже остаются вполне беззащитными. Что же гнало их подальше от воеводы и русских ратных людей, присланных для их же защиты? Были ли харьковцы так виноваты, как их представляли Царю?

Прожив некоторое время в Харькове, на постройку которого они положили немало трудов, многие с появлением воевод начали уходить из него. Правда, по складу своего характера хохлы были всегда склонны селиться на просторе, в хуторах. Это замечается и теперь – вся Харьковская губ. усеяна хуторами. Идеал малоросса был – не сабля, пика, рушница, а «и ставок, и млынок, и вишневенький садок».

Но раз черкасы поселились уже в городе, что же их выгнало оттуда? Надо думать, отчасти то же, что гнало и русских людей на Волгу, Дон, что сгустило казачество.

В них таился рядом с этим вольный дух казачества, готовый всегда воспрянуть. В поисках свободы черкасы, построившие Харьков, и пришли в Украину.

Поэтому жители его, вследствие давления, стали покидать город и селиться по красивым урочищам.

До нас дошли дела, рисующие жизнь черкас в городе и на пасеках. Харьков был подчинён белгородскому воеводе «с товарищи». Отношения второго воеводы к главному отличались полною неопределённостью. Дела они «ведали» совместно, что и порождало одни только ссоры.

Посмотрим, как же вели себя русские люди по отношению к переселенцам[1].

Харьковский атаман Тимофей Лавринов привёз в Белгород (1659 г.) 5 убитых на пасеках черкас и принес кн.Ромодановскому жалобу. Кто, именно, были убийцы, атаман не знал. Было только известно, что на пасеки напали служилые люди из Белгорода, разграбили их, а хозяев убили. Что белгородцы вообще пошаливали, известно из многих других документов. Но то обстоятельство, что сам атаман, минуя своего воеводу, явился жаловаться главному, показывает, что харьковцы были, наконец, выведены из терпения поведением своих защитников. Кн.Ромодановский приказал произвести «сыск».

На другой уже день (17 января) был пойман в Белгороде и доставлен в приказную избу станичный ездок Ив. Обернихин. В качестве поличного у него нашли «лозбен» мёду. «В распросе» ездок показал, что он «с товарищи» ездил в Харьковский уезд, где «черкасскую-де пасеку разбили и пчёлы подрали…и убили черкашенина». «По язычной молки» Обернихина схватили 20 человек «разбойников» (столичных голов, детей боярских, ездоков). Многие из оговорённых скрылись.

Пойманных сперва допросили без пристрастия. Все они не отрицали своего участия в грабеже; но некоторые во многом запирались, а убийство приписывали скрывшимся. Ромодановский приказал «пытать на-крепко» для порядка всех – запиравшихся и сознавшихся. Получив, вися на дыбе, ударов по 20-40, а некоторые, будучи «пытаны по дважды», белгородцы сделались более откровенными. «Пыточные речи» в присутствии воеводы Ляпунова записывал подъячий Ив. Муратов; но многое пропустил «для своей бездельной корысти». Допрошенные называли многих своих товарищей, их ловили и пытали.

И вот, после всех повторных расспросов и пыток, составлено было донесение Царю. В нём говорилось, что пасек было разбито две, что в грабеже принимали участие пойманных «убойцев 2 человека, а разбойников 16, да не сысканных убойцев 4, разбойников 6». Приводились статьи недавно изданного (1649 г.) «Соборного Уложения», под которые подходили преступления виновных (гл. XXI, ст. 16, 17, 18 и 21).

Бросается в глаза необыкновенная для того времени быстрота судопроизводства. 17 января принесена была жалоба, 28 февраля уже дело в Москве, «бояре слушали и приговорили: воров разбойников 2-х человек (Пронька Биркин и Павлик Уколов, в Харькове казнить смертью – повесить, а товарищей их – разбойников 16 человек бить кнутом нещадно в Белгороде, водя их пред исцами; послать их в Харьков неделю спустя, и в Харькове велеть их в другоряд бить кнутом», а после сослать с женами и детьми на вечное житьё в г. Валки; причинённые убытки взыскать с виновных.

При большом собрании народа и вызванных согласно приказанию суда, из Харькова «исцов», осуждённым «сказали вину» и били «нещадно» кнутом. По истечении недели, проделали это самое и в Харькове, и Биркина и Уколова повесили.

И то была первая в г. Харькове смертная казнь.

7 мая Ляпунов доносил уже об исполнении приговора. Виновные, писал воевода «на правеже стояли многое время», но иск уплатили не весь. Пополнив его продажей имущества, Ляпунов отдал харьковцам тысячу рублей.

Водворённые на житьё в Валки 16 белгородцев в том же году обратились к Царю с мольбой возвратить их в Белгород. Каясь в преступлениях, писали, что они менее виновные, пострадали, тогда как «прямые заводчики ездили для того воровства по трижды, по четырежды, а не пытаны и в ссылку не сосланы». Станичники ездили разбивать пасеки, собравшись человек по 50 конных «и больше», и что, самое главное, грабить посылали их дьяк Момолохов и подъячий Муратов, записывавший показания в присутствии того же дьяка и воеводы. Подъячий и пропустил из «пыточных речей» всё, что для них было нежелательно. «Иск» же по 18 руб. платили все уличённые в грабеже 73 человека, из которых тем не менее многие не попали в список разбойников. Всего было взыскано 1314 руб., отдана же тысяча. Остальные деньги остались у подъячего. В челобитной сосланных приводятся и ещё некоторые подробности корысти следователей. В доказательство правоты своих слов челобитчики ссылались «на весь Белый Город» и на тех солдат, «которые тот воровской мёд наживали к дьячку к Ив. Момолохову, будучи у него на дворе на карауле».

Не особенно воеводы радели о безопасности черкас! Трудно допустить, чтобы они могли не знать, что из города и при том часто отправлялись на грабёж довольно многочисленные конные партии станичников. Если это дело дошло до Москвы, то, может быть, потому, что воевода боялся замять его, видя раздражение харьковцев, могших послать своих челобитчиков прямо в Москву жаловаться уже на отказ в правосудии. Случалось к тому же, что в украинских городах выведенных из терпения жители убивали воевод и служилых людей.

Что все обвинения, изложенные в извете, были справедливы, доказывается быстрым удалением воевод и предписанием отдать излишне взысканные деньги и возвратить сосланных. Не одна, конечно, слёзная мольба последних Царя, а выяснение виновности следователей и, верно, то обстоятельство, что число станичников в Белгороде уменьшилось. Полагалось их 400, а в 1569 г. осталось их менее 300 – прочие погибли в столкновении с татарами. Эти данные почерпнуты из трогательной челобитной «станичных головишек», просивших также Царя «для их одиночества» простить сосланных их «младших детишек, молодых и неосмысленных». Чтобы тронуть сердце Царя, один из них пишет: «А у меня, у Юрки, на Твоей службе под Конотопом убит мой большой сынишка, да 2 брата, да 2 племянника…а в наше отсутствие младшие сынишки и последние наши родственники теперь сосланы. Несем мы Твою службу зиму и лето безпрестану…и перемениться нам не с кем и прожить нам стало не о ком (некому хозяйничать). Милосердный Царь,…пожалуй нас за нашу службишку и за кровь…вели…возвратить»[2].

Воеводы совершали крупные преступления по должности. Можно поэтому допустить, что во многом обвинение черкас не более, как желание отклонить от себя подозрение. Во всём видна полная готовность переселенцев служить Царю. С ним завязались у них частые и притом непосредственные сношения. В трудные минуты Царь охотно приходил им на помощь, давал «жалование». Так в 1658 г. на Хорошево обрушилось вполне обычное тогда несчастье – татары разграбили его, а казаков увели в «тяжку неволю». 35 человек спасшихся послали своего атамана Проньку Резника «бить челом Государю своим разорением». Царь приказал выдать по 3 руб. на каждого.

Получив деньги, атаман не заехал в Харьков доложить о том. Считая себя не хуже воеводы, он часть денег утаил, а остальные раздал «из полу» не только пострадавшим, но и пришедшим за это время новым черкасам[3].

А вот и другой не менее характерный эпизод из внутренней жизни харьковских черкас, плохо рисующий служилых людей. Случился он[4] всё в тот же тяжёлый 1659 г. (бунт Выговского).

Отряд чугуевских (300 чел.) детей боярских под начальством А.Маренка и Р.Борисова шёл в «полки» к Ромодановскому под Варну[5].

Дорога шла мимо Харькова. Зайдя в посад, они начали хозяйничать по-татарски – бить, грабить; сдирать с женщин «поневы и наметки» с голов, а с мужчин жупаны и забирать всё, что попадало под руку.

Насколько, след., малолюдно было в Харькове, если воевода не мог дать отпора 300 человекам. В «крепость» дети не попали – перед ними заперли ворота. Похозяйничав, чугуевцы пошли дальше. У встречавшихся в поле черкас отнимали лошадей, скот; разбивали пасеки. В 4 вер. они остановились биваком (на р. Уды), резали свиней, волов и ели «в Филиппов пост». Это обстоятельство особенно подчёркивается в поданной воеводой жалобе. Чугуевцы потоптали и потравили хлеб и сено. Из двух челобитных по этому поводу не видно, как вёл себя воевода во время грабежа; но когда Маренко «с товарищи» продолжали «озорствовать» и на биваке 4 дня, он послал к ним атамана Лавринова с 5 казаками «говорить, что они делают не гораздо». Но чугуевцы стянули с лошадей казаков, сильно избили, отняли оружие, коней, ругали, называли «изменниками» и «похвалялись» на обратном пути «пленить огнём и мечом». Посланные так были избиты, что «ледво водой оттопилися».

На другой день Офросимов послал подъячего и несколько служилых болховских людей (прислали всё-таки по его просьбе). И этих послов Маренко встретил бранью и «хотел бить и вязать». «Лаяли всякою неподобною лаею заочно» и самого воеводу и грозили его повесить. – «Не одному-де вашему воеводе мы образец сделали». В названии черкас «изменниками» и в угрозе воеводе чувствуется отголосок бунта Выговского.

По уходе, наконец, детей боярских, Офросимов сейчас же принялся писать в Москву и Белгород.

А чугуевцы, возвращаясь спустя некоторое время, около Харькова снова произвели грабёж пасек и отогнали скот. Жаловались на них и харьковцы и свою челобитную оканчивали так: «А ныне, Государь, наша братия, видя над собою такое надругательство и разорение, многие побрели розно, а которые, Государь, наши братия разорены и те скитаются Христовым именем промеж дворы. Милосердный Государь-Царь…пожалуй нас, бедных и беспомощных».А воевода доносил, что после этого всего жители «впали в сумление большое»[6].

Маренко и Борисов были суждены в Белгороде. Приговор неизвестен. Но, конечно, после пыток с ними учинили такой же «образец», каким они грозили Офросимову.

Но харьковцев донимали и не одни белгородцы, а систематически и жители гг. Чугуева, Змиева, Валок, Хотмыжска («Хотмени»), Карпова, земли которых были смежны. В этих городах, за исключением Змиёва, основанного черкасами, жили русские люди. Они то часто приезжали в Харьковский уезд, грабили, убивали черкас и заявляли претензии на эти земли[7] и выгоняли хозяев. Защиты от белгородского воеводы не было. Тогда Лавринов с несколькими казаками (1657 г.) поехал в Москву жаловаться и просил приказать разграничить земли – «поставить грани». Просьбу охотно исполнили, Ромодановскому был послан соответствующий указ. Прошло 2 года, наезды и грабежи соседей продолжались. Ромодановский приказа не исполнил. Харьковцами (1659 г.) была подана новая челобитная «всем городом и уездом». В ней повторялись прежние жалобы и писалось: «налогу нам чинят большую и впредь нам, видя нынешнее над собою такое разорение от тех воров и разбойников, доброго ждать нечего. Милосердный Государь, пожалуй нас, возри…в свою в дальную, украинскую и порубежную, в новую отчину». «Сошлось нас в Харьковском 3 тысячи с детьми, племянниками и с подсуседками и ныне многие приходят отовсюду, разорённые от Выговского изменника». В конце прибавляют, что от всех этих изложенных бед они могут и «врознь разбрестись».

Кроме всего этого харьковцам доставалось и от своих братьев черкас. Так в 1661 г.[8] казаки Полтавского полка «изменника полковника Жученки» ночью напали на с. Ольшану (20 в. от Харькова), убили несколько человек, разграбили и угнали скот. Харьковский воевода Сухотин погнался за ними, «дошел» их за Валками, но полтавцы (150 человек) энергично отбивались и, пользуясь наступившей темнотой, благополучно скрылись.

Из приведенных примеров видно, что жилось харьковцам неважно. Пришли они в новые места и так «в конец разорённые», первые годы жили в тяжёлом труде – строили город, крепость; присылаемого хлеба не хватало, хозяйства ещё не налажены, лошадей, скота мало. И ко всему этому постоянные грабежи своих и чужих.