Южные степи. – Курганы, каменные бабы, городища. – Зимняя картина края. – Севрюки. – Придонецкий край. – Безлюдность степей. – Описание Маслова. – Шляхи, Муравский шлях. – Сторожевая служба. – Стоялые острожки – Г. Царево-Борисов. – Черкассы. – Судьба г. Царево-Борисова.

Прошло более трёх столетий со времени нашествия татар. На рубеже Московского государства пограничными городами были: Мценск, Алатырь, Новгород-Северск, Путивль и др. Вот как далеко была отброшена Русь.

На юг от них к самому Чёрному морю шли привольные степи, прорезанные только в некоторых местах цепями небольших возвышенностей. Южные степи носили тогда даже официально поэтическое название «диких полей». Оседлости в них не было никакой – ни признака. Удивительное впечатление производили они на человека, в первый раз попавшего в них, своей чарующей красотой. Это было безбрежное зелёное море, цветущее, благоухающее. Таинственная, синеющая даль манила к себе. Таинственность увеличивалась ещё видом разбросанных то группами, то по одному «высоких могил» - курганов со стоящими на них каменными загадочными истуканами. Это были степные нимфы, происхождение которых не выяснили знатоки мифологии; может быть, это боги-покровители какого-то народа.

В степи на равнине открытой курган одинокий стоит,

Под ним богатырь знаменитый в минувшие веки зарыт.

И сколько неведомых нам витязей легло под эти курганы, не оставив по себе никаких преданий! Непробудный их сон охраняли только эти «бабы», а нарушали татары, въезжая на них иногда, что бы высмотреть, нет ли добычи. Но «бабы» не устерегли спящих в могилах, да и самих себя. В недрах копаются теперь археологи, пытаясь разгадать, какой народ и когда насыпал эти курганы, вытесал нимф, свезенных теперь в музеи.

Нередко попадаются также остатки каких-то земляных насыпей, рвов – это остатки городов, где жили люди и под развалинами которых последние из них сложили свои головы. Но развалин самих нет и следа, сохранились только земляные валы, поросшие буквально не только «травою забвенья», но и вековым дубом. Это – городища. Много их. В одной Харьковской губ. профессор Д.И.Багалей насчитал 37[1], но больше их, верно; если автору даже известны пропущенные одно очень большое и одно меньшее (Валковский уезд) городища.

Дикие поля были не только таинственны, но и грозны теми опасностями, которые мог на каждом шагу встретить путник. В степях водились хищники, подстерегавшие человека. Полная безлюдность только казалась. Бродившие добычники опасались даже друг друга и старательно скрывали своё пребывание. И сколько кровавых драм разыгрывалось в прекрасных долинах, оживлённых журчанием чистых, полноводных рек и бесчисленных ручейков. О былом существовании их свидетельствуют теперь старинные документы, да пересохшие «балки», сохранившие их названия.

В общем, страну можно назвать бесконечной равниной, но вид её в частности далеко не однообразный – в ней и тучные луга по берегам рек, текущих иногда в глубоких долинах, были и большие леса, поросшие по живописным урочищам. И по всему по этому такой был климат, такая по плодородию почва, какой немного на свете.

Зимой картина резко менялась. Край обращался в пустыню, укрыться от снежных метелей было негде. А они со страшной силой бушевали себе на широком просторе. Не видно нигде было столба поднимавшегося дыма, указывавшего на присутствие человека. Кое-где, впрочем, среди болот «по берегам Суллы и Псла, где существовали и скрывались остатки одного из древнейших туземных племен – Севрюки», ещё можно было наткнуться на жильё.

Западная часть равнины, между Днепром и Днестром, в XVII в. Чаще посещалась людьми – через степи тянулись караваны турецких, татарских и армянских купцов, в Польшу, Литву и Москву.

Попадались нередко отряды запорожцев, подстерегавших татар и оберегавших границы. Но восточная половина – не оживлялась всем этим. По ней только к русскому рубежу пробирались татары, да углублялись на юг станичники собирать «крымские и ногайские вести». Но татары с изумительной быстротой только проносились через степи, в них не жили. А если со своими стадами и кочевали, то ближе к Чёрному морю. И степи оставались пустынны. Придонецкий край не был обитаем, что красноречиво доказывают нижеприводимые свидетельства.

В 1626 г. запорожский полковник Алексей Шафран с тремя казаками ехал с Дона в Киев и заблудился в придонецких пустынях. «А ехать де было (надо) им на Торна, на урочище на Самару» (левый приток Днепра). Целых 12 дней, нигде не задерживаясь, блуждали они «на вдачу», «смотря на конь-звезду», эту единственную ночную путеводительницу в степях. И за всё это время казаки не встретили ни души, ни малейшего признака оседлого человека. Раз наехали только «на шлях татарской новой», т. е. увидели по траве свежий след «только (что) пред ними переехали татаровя». Казаки поспешили спрятаться в лес – Шафран уже не раз испытал тяжесть басурманской неволи, протомившись шесть лет «на каторге». Немного пообождав, казаки пошли «степью три дня и три ночи ни шляхом, ни дорогою, на вдачу чрез болота и чрез лес, ни рассматривая ничего». Наконец, после долгого блуждания они услышали пушечные выстрелы и направились на них, «чтобы наехать на город и людей, чтоб и досталь не заблудить». И «наехали» город…Валуйки»![2]

Вот как пустынны и «безлюдны» были в то время эти «дикие», «вольные» степи, как в донесениях называли их порубежные воеводы.

В 1646 г. белгородец Ив. Маслов и подъячий Гер. Жулинов составили описание[3] местности по течению р.р. Коломака и Мжи, т. е. Валковского уезда. Подробно описывая все урочища, они, как на ориентировочные пункты, указывают только на городища, речки, небольшие среди лесов поляны, на остатки старинных укреплений и пр., но не упоминают ни об одном жилье человека. Даже о таком незначительном, как хутор. Следовательно, на довольно обширном пространстве, осмотренном ими, никакой оседлости тогда не было.

Но если страна не была обитаема, зато, повторяем, посещаема была часто и русским станичниками, и, главное, татарами, и разными «воровскими людьми». Татары протоптали через степи нечто в роде дороги. Такими в юго-восточных – были шляхи Калмиусский (р. Калмиус, Миус, историческая Калка), Изюмский и Муравский. Во время своих набегов татары старались обходить трудные переправы через реки, глубокие овраги, леса. Задержки для них были неудобны на обратном пути, когда, обременённые добычей, они спешили уйти от преследования. Поэтому и Муравский шлях, как и другие, шёл, изгибаясь, между верховьями рек, по водоразделу бассейнов С. Донца и Днепра.

Кто из жителей окраин, подверженных набегам, не знал тогда об этом шляхе и не содрогался от ужаса, услыхав одно его название! Сколько тысяч жертв прошло по этому, печальной памяти, пути, орошая его слезами и оглашая раздиравшими душу стонами!..»Тяжёлая неволя турецкая» так глубоко запечатлелась в народной памяти, что не изгладилась до сих пор, когда всё это, к счастью, отошло в вечность.

Муравский шлях был известен, но кто мог знать его извороты. Он собственно и не был дорогой, а направлением, по которому ходили татары. Это была широкая, местами суживавшаяся полоса, в зависимости от трудно проходимых мест, и ведшая от Крымской Переконы к г. Туле. Было известно, где пролегал шлях, но никто не мог знать, где именно по нём будут пробираться татары, на какой пойдут «перелаз». Особенно это относилось к небольшим чамбулам.

В описании Маслова упоминаются урочища, лежавшие на перпендикулярно пересекавшей Муравский шлях линии и отстоявшие один от другого на 5 и более верст[4], как находившиеся на шляху.

А потому под шляхом нужно понимать только направление, придерживаясь которого, шли татарские загоны. И шляхи не могли быть «до черна битые» как говорил де – Пуле (педагог-писатель 18822-1865 г.г.), по крайней мере, в первой половине XVII в.

В «Книге Большого Чертежа» приведено подробное описание Муравской «сакмы». Из него видно, что даже недалеко от г. Тулы, т. е. в местности уже сравнительно заселённой, шлях всё-таки не имел определённой линии, а пролегал между реками более или менее широкой полосой.

Название «Муравский» одни производят от слова мурава, другие с этим не соглашаются. Трава всюду росла по степям, шляхов было несколько, но только один назывался Муравским. При заселении Украины возникли слободы: Марефа или Мерефа, Мурафа или Мурахва, лежащие недалеко от Муравского шляха. Чувствуется сродство этих названий, но не от «мурава», - не вернее ли называть «Мурафский шлях».

Открытые, не защищённые природой южные границы, внезапность татарских набегов понудили Москву ещё в XV в. Завести сторожевую службу. Устав (уложение) для неё написан был кн. Воротынским, где собраны были правила для станичников. Пограничные города высылали разъезды (станицы), обязанные зорко следить за тем, что делалось в степях, и предупреждать воевод о приближении неприятеля. Служба была до крайности трудной. «А стояти сторожем на сторожах, с коней не сседая, переменяясь; и ездили по урочищам, переменяясь же, направо и налево по два человека по наказам, каковы им наказы дадут воеводы. А станов им не делали, а огни класти ни в одном месте, коли каши сварити, и тогда огня в одном месте не класти дважды; а в коем месте кто полдневал, а в том месте не ночевали, а в лесах им не ставиться…и того беречи накрепко, на которые государевы Украины воинские люди пойдут…а которые сторожи, не дождався себе обмены, со сторожи сойдут…и тем…бытии казнённым смертью»[5].

От сторожей требовалась: неутомимость, внимание и тонкое знание степной жизни. Малейшие признаки служили предзнаменованием появления татар: крики птиц и зверей, убегавших перед ними, уже были явными предвестниками; но были ещё и более тонкие признаки, понимать которые давалось лишь долгой практикой.

Татары, особенно их небольшие загоны, ходили и не шляхом. Они всюду шныряли по степи, оставляя по себе такой же след, как в море запорожский байдак: примятая трава поднималась и все признаки, которых опасались грабители, исчезали.

Но всё же татарам приходилось пробираться лесами, болотами, переходить реки. Такие места характерно назывались «перелазами». Около них «в крепких местах» ставились иногда и сторожи – небольшие посты силою 4-8 человек, выдвинутые то городов верст на 50-60 и державшие между собой связь. Станицы (разъезды) высылались ещё далее за сторожи вглубь степей для наблюдения за порученным пространством, иногда очень обширным. В особенно важных пунктах сторожи располагались в небольших приспособленных к обороне «стоялых острожках», в которых уже помещалось более значительное число ратных людей. Такие острожки, хотя их защитники и переменялись, можно, пожалуй, назвать первыми населёнными пунктами «за чертой». Во всяком случае, они были предвестниками скорого появления жилого города и служили защитой пасек, ставших ютиться в укромных уголках.

Хотя Московское государство и отвлекалось событиями на запад, раздиралось бунтами, а, главное, было бедно населением и казной, всё-таки оно неуклонно стремилось укрепить и заселить свои пустынные окраины. Борис Годунов, ещё как правитель при слабом Фёдоре Ивановиче, хотел ввести в них какой-то порядок; некоторые из окраин почти что номинально тогда принадлежали Москве. Толчком к более энергичному старанию укрепить южные границы послужили набеги хана Кази-Гирея на самое сердце государства – Москву (1591 и 1592 гг.). Это вызвало необходимость уже в следующем году построить: Ливны, Кромы, Воронеж, Оскол, Валуйки, Белгород и возобновить древний Курск.

Граница, таким образом, значительно отодвинулась на юг, отодвинулись и сторожи. В расписании их упоминаются уже реки и урочища интересующего нас Придонецкого края. Пока же он, прилегавший к русскому рубежу, не принадлежал Москве, не принадлежал он, собственно никому, хотя постоянное шатание по нем татар делало его как бы татарским.

После постройки указанных городов, Борис старался отодвинуть границы ещё далее на юг.

В 1599 г. был задуман и осуществлён в ту сторону смелый шаг. Так как это относится к году, после возобновлённому казаками и вошедшему в состав Харьковского полка, то о постройке его скажем подробнее. Место для него было выбрано на р. «Бахтин – Колодезь», в 8 вер. от впадения его в С. Донец, от Белгорода в 160 вер[6]. Строить город приказано было Б.Бельскому и С.Алфёрову. Их снабдили подробнейшей инструкцией. Это своего рода глава из полевого устава: как охранять себя во время похода, где останавливаться на ночлеги и пр. С воеводами послан был отряд войск: «дворяне, дети боярские, головы станичные и станичники, вожжи (проводники), стрельцы, казацкие сотники и казаки, литва и немцы, черкасы, днепровские казаки, донские атаманы и казаки и всякие люди». Сборным пунктом был г. Ливны. Из Оскола отряд углубился уже в пустынные места. Пешие люди и тяжести везлись на судах, конная рать шла берегом, охраняя плывших. По окончании укрепления, к зиме часть отряда должна была быть распущена по домам.

В отряде были черкасы. Какие это черкасы? Переселений их из Польши тогда ещё не было, по крайней мере, мы не знаем о них. А если и были, то одиночные, в расчёт их брать нельзя. Черкассами тогда вообще называли малороссов, подданных Речи Посполитой. Называли их ещё и литовцами, по принадлежности края прежде Литве. Разграничение земель между Москвой и Польшей произошло в 1638 г., и р. Коломак (Приток Ворсклы) составляла уже границу между этими государствами, находящимися почти в беспрерывной вражде. Установлен факт[7] переселения в ХIV в. В Малороссию при литовском кн. Витовте из Пятигорска черкесской княгини с народом, именуемыми в наших актах «пятигорцами», «черкесами», но и «черкасами». Этот народ, построил на Днепре г. Черкассы; был он, верно, немногочисленный, призванный для военной колонизации. Он смешался с местным населением, растворился в нём, передав ему своё название.

Есть несколько версий этого рассказа. Баскак (в переводе душитель-сборщик дани, стоявший у татар выше князей и полководцев) Ахмет, курского княжения, призвал черкес из Бештау (Пятигорье) и населил ими слободы под именем «казаков». Выведенный из терпения их постоянными разбоями курский князь Олег разорил их жилища, многих избил. Остальные бежали в Канев к тамошнему баскаку и построили на отведённом месте г. Черкасы. Число переселенцев увеличивалось разным сбродом. Часть из них пошла вниз по Днепру и поселилась на острове Хортица. Татары их выгнали, они вернулись в Черкассы, завладели Каневом. Отсюда их выгнали литовцы. После этого они построили себе Чигирин и др.города. По разорению Чигирина турками злополучные черкесы снова ушли за пороги и положили будто-бы начало Сечи. Что из этого правда - решить трудно. Но и эта версия подтверждает факт переселения черкас из Пятигорья. До сих пор не установлено происхождение запорожцев. Все черкесы исповедовали прежде, до переселения в Россию, христианскую веру; оставшиеся на месте уже после приняли магометанство. Объяснение происхождения «черкас» и города Черкассы, а также Сечи приводит А Щекатов[8]. Бантыш-Каменский, 1-е издание книги которого[9] вышло в 1822 г., обо всём этом пишет тоже, но выдаёт за своё собственное мнение, которое и «предлагает». Его в этом предупредил Щекатов, не выдавая за своё, но и не указывая, откуда он это почерпнул.

Инструкция приказывала воеводам опасаться нападения татар - это понятно – они шныряли всюду. Особенно здесь. Ведь, ещё так недавно, по свидетельству Герберштейна (1486-1566), по С. Донцу были татарские пашни (просо). Но ещё приказывалось опасаться и «воров черкас». Какие же это были черкасы? Могли ими быть отбившиеся от Сечи запорожцы и украинские казаки, бежавшие из Польской Украины от преследований. Выбитые из колеи они «промышляли» в степях, подобно татарам. Но могли ими быть и настоящие черкесы. В одной инструкции даже 1688 г. разрешалось воеводе принимать приходивших «полоняников и черкес»[10]. Народец этот был разбойничий, он изстари ещё предпринимал ещё отдаленные набеги , грабил богатое побережье Чёрного моря. и пр.

По окончании постройки города воеводы должны были созвать «атаманов и лучших донских казаков», поселение которых были недалеко отсюда, объявить, что г. Царево-Борисову Царь жалюет обе р.р. С.Донец и Оскол со всеми их притоками «безданно и безоброчно» с прилегающими угодьями, с условием служить за то «государеву службу», «на черкас ходить». Обещалось ещё «смотря по их службе», и жалование[11].

И укреплённый город- Царево-Борисов был построен.

Скоро и самого Царя Бориса не стало. В Московском государстве надолго воцарилась смута, едва его совсем не свалившая. Не до колонизации южных окраин было тогда! И выдвинутый так далеко вглубь безлюдных степей городок скоро запустел, и в актах 1644 г. говорится уже: «Царево-Городище», «Борисово-Городище», уже как указание на место, где стоял город, покинутый жителями. Вернее он был разграблен татарами, так как с юго-запада он был открыт и без поддержки не мог устоять.

Но Смутное время прошло. В Московском государстве, потрясённом до основания, стал постепенно водворяться порядок. Сменилась династия на благо России, но политика управителей по отношению окраин оставалась всё та же.